Владимир Потапов долго не хотел расставаться с живописью, но пришлось выбирать — Сезанн говорил о правде в живописи, а сегодня правда в том, что в картине ее нет, и приходится разбираться с этим живописным парадоксом лжеца.
Потапов ищет ответ так, словно не знает его. Он вывел картину из плена традиционной техники, показал живопись как неполноту медиума. При таком понимании реальность превращается в несовершенную иллюзию, в плохую ложь. Володя собирал молодых живописцев и выяснял, почему живопись мертва, а они еще нет. Снял серию видео с причастными знанию, допрашивал их о живописи как о проблеме, никто не возразил. Оправдание практик, даже сомнительных, вроде искусства, опирается на согласие в главном. Никто в современном искусстве с главным не спорит.
В предыдущих проектах Потапов собирал иллюзорное пространство в синтетическом восприятии, связывая границы живописи с опытом тела. Зритель соотносил свое движение с изображением, примеривал тело циклопа, находил глаз, эксгумировал останки картины — иллюзию пространства. Иллюзия возвращалась не как проклятие мимесиса, а как конструкция встречи. Правда живописи открывалась в опыте примеривания чужого тела — тела одноглазого художника. Напоминает парижские фотографические салоны середины 19 века или смерть Кащея, заключенную в утке, etc. Еще напоминает политику православие — сегодня живописную иллюзию не нужно разоблачать, в нее и так никто не верит. Не верят, но крестятся. Остается мифология производства искусства, конъюнктура традиции, холста, красок, — весь этот романтический галлюциноз, на который арт-рынок подсаживает не столько своих циничных покупателей фантазмов, сколько остальную публику, столпившуюся вокруг арены. Публика и есть дурдом, и пока иллюзия покупается, деконструкция, как галоперидол, лишней не будет.
Я рассматриваю контрастные изображения, фрагменты сыпучего проекта Владимира Потапова «Проявление». Жесткие однотонные пятна без полутонов, картинка редуцируется до монохромного пятна, ничего лишнего.
Это работы, в которых от живописи остался только сухой красочный пигмент. Его бесконтактная живопись исключает тело художника, вычитает из живописи рукодельность. Он видит сходство своего способа сухого живописания с проявкой фотографии — не увидишь, пока не посыплешь пигмент. Пигмент указывает на разрыв между носителем образа и воображаемым означающим, сообщая о внеязыковом понимании образа и новой онтологии иллюзорного мира.
Вместо пигмента могла быть земля, пыль, что угодно — понимание этого обстоятельства превращает пигмент в ту красную глину, которая на языке Пятикнижия означает одновременно материю, язык, человека вообще. Нюанс лишь в том, что его видео не о скульптуре, а о живописи.
Художник, даже если он работает с живописью, не потому художник, что умеет рисовать, а потому, что работает с изображением как с чем-то изначально невидимым. Из разрывов живописи, когда обнажается ее медиальная основа, просвечивает реальность, подлинный фетиш искусства. Реальность для искусства как для человека секс – больше повод для разговоров, чем сам предмет.
Это место превращения скрытого в видимое. Чистая потенциальность, способная превратиться во что угодно, как непроявленная фотография или как поверхность Володи Потапова, подготовленная для засевания пигментом. Это самая спекулятивная вещь в искусстве. Оттуда приходят ночные кошмары и дневные красавицы. Мастурбировать на нее – почетно. Манифест Малевича к выставке 0,10 назывался «От кубизма к супрематизму. Новый живописный реализм». Его «Красный квадрат» имеет подзаголовок «Живописный реализм крестьянки в 2-х измерениях». Но в реальности красавицы приходят ночью, а кошмары днем, как в Волгограде.
Потапов сделал проект о реальности. В этом проекте медиум живописи говорит от собственного имени. Технику, что он документирует в своих видео, с живописью связывает только пигмент и основа. Обращение к пигменту — это ревизия оснований живописи, ее приемов и правил. Пигмент открывает визуальный знак как бессознательное реальности. Но что есть реальность?
Володя говорит — птицы, они умирают, меня интересует их смерть, это больше чем смертельный микроб, это метафора обновления искусства и политики, и т.п. После этого мы почти готовы воспринимать мор как дело рук художника. То есть искусство сегодня пытается преодолеть свой медиум, само по себе изображение ничего не значит. Живопись не обязана быть виртуозной, но она должна заставить воображение наблюдать за собой. Она должна вернуть нам присутствие в реальности, и если это реальность галлюцинации, то мы должны присутствовать в ней, а не она в нас.
Александр Евангели